az118 (az118) wrote,
az118
az118

Category:

Монгольская угроза и христианский мир Европы в середине XIII века. часть 1.

Оригинал взят у byslaikyr в Монгольская угроза и христианский мир Европы в середине XIII века. часть 1.

Монгольская  угроза  и  христианский  мир Европы
в  середине  XIII века
.



А. В. Майоров
Журнал «Вопросы истории»,
№ 4 - 2013, стр. 34-49 .
часть 1  



После опустошительного вторжения в Европу монголо-татар в 1237 - 1241 гг. борьба с ними стала одной из главных задач христианского мира. Для предотвращения монгольской угрозы требовалось объединение сил всех христиан Европы и организация совместного отпора врагу, на чем особенно настаивали правители наиболее пострадавших от монголов государств, прежде всего Венгрии и Польши.


Осуществить такую задачу могла Римская церковь во главе со своим предстоятелем. Однако перед Апостольским престолом возник ряд серьезных препятствий. Это, прежде всего, продолжавшийся с середины XI в. церковный раскол, разделивший христиан римского и греческого обряда, значительно усилившийся после захвата крестоносцами Константинополя в 1204 году. Кроме того, Римская курия оказалась втянутой в спор о супрематии, разгоревшийся между папой Иннокентием IV (1243 - 1254) и германским императором Фридрихом II (1220 - 1250), вследствие чего папа должен был бежать из Рима и на несколько лет перенести свою резиденцию в Лион.

Наконец, 15 июля 1244 г. пал Иерусалим, захваченный и разрушенный остатками войск разбитого монголами хорезмшаха Джелал ад-Дина Манкбурны, призванными султаном Египта ас-Салихом Айюбом. Утрата Иерусалима поставила католический Запад перед необходимостью нового крестового похода в Святую землю.


Все эти проблемы стали предметом рассмотрения созванного Иннокентием IV в июне-июле 1245 г. Тринадцатого Вселенского собора (по счету Римской церкви), получившего также название Первого Лионского собора. Его участники осудили Фридриха II как вероотступника и объявили его низложенным, высказавшись за необходимость организации нового крестового похода в Святую землю и преодоление церковного раскола.

Выступая перед собором, папа объявил, что он огорчен "схизмой Романии, то есть Греческой церкви, которая в наши дни, всего несколько лет назад, высокомерно и безумно оторвалась и отвернулась от лона своей матери, как от мачехи". Понтифик имел в виду неудачную попытку примирения, предпринятую римским и греческим духовенством на Никео-Нимфейском соборе в 1234 г.,

закончившуюся новыми взаимными обвинениями в ереси и отлучениями от церкви.

Подлить масла в огонь церковного конфликта старался германский император Фридрих II, писавший никейскому императору Иоанну III Дуке Ватацу (1222 - 1254) о "бесстыдстве" папы Иннокентия IV в отношении греческого православия: "...тот так называемый первосвященник отваживается бесстыдным образом поносить греков еретиками, в то время как именно от них вышла христианская вера и достигла крайних пределов мира".

Ввиду внутренних разногласий, вопрос о монгольской опасности несколько утратил свою остроту. В итоге Лионским собором было принято половинчатое решение. В декрете "О Тартарах" признавалось, что последние представляют угрозу для всего христианского мира, однако в отношении борьбы с ними собор предписывал лишь предупредительные меры: "Поэтому, по решению святого собора мы советуем, просим, приказываем и искренне повелеваем всем вам, насколько возможно, внимательно следить за маршрутом и путями, с помощью которых этот народ (татары. - А. М.) может войти в ваши земли, возводя рвы, стены и другие укрепления, чтобы держать их (татар, - А. М.) в страхе и чтобы их поход к вам не был легким.

Сведения об их прибытии должны быть предварительно предоставлены Апостольскому престолу. Тем самым, мы сможем направить помощь всем верным нам, а вы сможете получить защиту от набегов этого народа". От лица собора папа призывал делать денежные взносы "пропорционально всеми христианскими странами", обещая взамен "отправлять подобные письма всем христианам, через земли которых этот народ (татары. - А. М.) может совершить свой набег"6. Главную ставку в отношениях с монголами папская курия сделала на установление прямых дипломатических контактов, а также проведение миссионерской деятельности.

В значительной мере этому способствовали распространившиеся на Западе слухи о расположенности монголов к христианству, которое они будто бы восприняли от легендарного царя-пресвитера Иоанна, на чьей дочери женился один из монгольских правителей.


Для проверки этих слухов и поиска в лице монголов возможного союзника в освобождении Святой земли от мусульман в марте 1245 г., то есть еще до открытия Лионского собора, Иннокентий IV отправил на Восток четырех эмиссаров: доминиканцев Андре из Лонжюмо и Асцелина, а также францисканцев Лоренцо Португальского и Джованни дель Плано Карпини. Путь последнего лежал через русские земли, где он должен был заодно обсудить вопрос о воссоединении церквей.

К столь решительным действиям Иннокентия IV, вероятно, побуждали также упорные слухи о том, что его главный противник в Европе император Фридрих II уже ведет какие-то переговоры с монголами. По свидетельству цистерцианского хрониста Альбрика из монастыря Трех Источников (ум. ок. 1252 г.), еще накануне монгольского вторжения в Европу, летом 1237 г., император получил письмо от некоего "короля тартар" с требованием покорности. В ответ Фридрих с иронией отвечал, что, будучи хорошим знатоком птиц, он готов стать его сокольничим.

По-видимому, германский император имел и другие контакты с монголами и даже заключил с ними какое-то тайное соглашение. Сведения об этом, ходившие по всей Европе и даже достигшие Англии, сильно беспокоили папу, о чем под 1241 г. сообщает в своей Великой хронике Матвей Парижский. После низложения Фридриха Лионским собором опасность его альянса с татарами еще более возросла. Под 1247 г. тот же автор сообщает, что "многие благоразумные мужи" всерьез опасались, как бы "огорченный и чрезмерно разгневанный император не отрекся от истинной веры, либо не призвал часом на помощь татар из Руси, или султана Вавилонии, с которым жил в дружбе"1.

Папский легат Джованни дель Плано Карпини (ок. 1182 - 1252), совершивший в 1245 - 1247 гг. поездку в Монголию, первым доставил на Запад точные сведения о том, что среди ближайшего окружения великого хана и некоторых других монгольских правителей сильны позиции христиан, которые, пользуясь веротерпимостью монголов, ведут активную проповедь христианства.

Прежде всего Карпини писал о христианах в окружении великого хана Гуюка (1246 - 1248): "Говорили нам также христиане, принадлежащие к его челяди, что они твердо верят, что он должен стать христианином, и явный признак этого они видят в том, что он держит христианских клириков и дает им содержание, а также перед большой своей палаткой имеет всегда христианскую часовню". Христианские священники, по словам Карпини, окружали и правителя Улуса Джучи Батыя: "Батый имеет также около себя священников несториан, которые ударяют в доску и поют свою службу".

Для проверки сведений о христианстве монголов и приобретения в их лице союзника в предстоящем Седьмом Крестовом походе еще один папский посланник Асцелин (Ансельм) из Кремоны весной 1247 г. прибыл в ставку наместника великого хана в Северном Иране, Закавказье и Малой Азии нойона Байджу (Бачу-хурчи). Описание посольства Асцелина, составленное одним из его участников, доминиканцем Симоном из Сен-Кантена, приводит в своей Хронике доминиканец Винсент из Бове (ум. в 1264 г.).

24 мая 1247 г. папские послы достигли лагеря Байджу и начали переговоры. Будучи лояльным к хану Батыю, Байджу, ознакомившись с посланием папы, предложил Асцелину и его спутникам ехать к хану для дальнейших переговоров, но ввиду их отказа задержал послов у себя. В ожидании ответа Батыя, оказавшегося вполне благоприятным, папская делегация провела в летней ставке Байджу в Сисиане, к северу от Нахичевана, девять недель.

Все это время монголов особенно интересовало, достигли ли Святой земли войска французского короля Людовика IX Святого (1226 - 1270), ближайшего союзника Иннокентия IV. Опасаясь дальнейшего вторжения франков в Турцию, монголы выражали готовность принять христианство, чтобы стать союзниками папы. В 1248 г. к понтифику было отправлено ответное посольство, доставившее две грамоты - от хана Батыя и нойона Байджу. Послы прибыли в Лион летом и пробыли там до 22 ноября 1248 года.

О татарском посольстве к папе сообщает также английский хронист, монах-бенедиктинец Матвей Парижский (ум. после 1259 г.), указывая, что послы привезли предложение начать совместные военные действия против никейского императора Иоанна III Ватаца. В ответ Иннокентий IV просил передать "королю татар", что прежде он должен принять христианство, и тогда вместе с войсками папы его войска смогут выступить не только против "схизматика" Ватаца, но и против германского императора Фридриха II (1220 - 1250). Однако такое условие смутило татарских послов, предупредивших, что их король будет разгневан, узнав о нем.

Помимо папского двора сведения об обращении монголов стали поступать к французскому королю и другим предводителям Седьмого Крестового похода. Вскоре после того, как 17 сентября 1248 г. войска крестоносцев во главе с Людовиком Святым высадился на Кипре, его союзник король Кипра Генрих I Лузиньян (1219 - 1253) ознакомил Людовика с недавно полученными новостями о крещении правителей монголов.

Эти известия поступили из Киликийской Армении от военачальника и дипломата Смбата Спарапета (Смбат Гундстабл) (ум. в 1276 г.), старшего брата царя Хетума I (1226 - 1270). Смбат поддерживал постоянные контакты с монголами. В 1243 г. он провел мирные переговоры с Байджу, а в 1247 - 1250 гг. находился в Монгольской империи, был принят при дворе великого хана и других властителей. 7 февраля 1248 г. из Самарканда Смбат отправил на Кипр письмо, адресованное своей сестре Стефании и ее супругу королю Генриху.

В письме Смбат, в частности, сообщал о недавно произошедшем крещении великого хана Гуюка: "хан и его [ближние] совсем недавно стали христианами настолько, что перед своим двором они имеют церкви и колокола, в которые они звонят, ударяя в них деревянными палками, и, идя к хану, их повелителю, они обязаны раньше зайти в церковь поклониться Иисусу Христу, прежде чем приветствовать императора". Эти сведения в деталях совпадали с донесениями Плано Карпини, писавшего о крещении Гуюка как об ожидаемом событии.

Сильное впечатление на участников крестового похода должна была произвести приведенная в письме Смбата история некоего индийского царя-христианина, "который был осажден несколькими сарацинскими королями, своими соседями, начавшими против него жестокую и тяжелую войну, пока не прит шли с этой стороны татары. Он подпал под их владычество и, присоединившись к их войскам, с такой яростью напал на сарацинов, что разбил врагов и захватил большую часть Индии. И по сей день в этой стране полно рабов-магометан".

Наконец, Смбату было известно о посольстве в Монголию Плано Карпини и даже о содержании ответного послания хана: "...его святейшество посылал послов к великому хану, чтобы узнать, христианин ли он или нет, и почему он послал армию для уничтожения и разрушения мира. Но хан ему ответил, что Бог заповедал его предкам и ему посылать своих людей, чтобы истребить все развратные и злые народы, а на вопрос: христианин он или нет - он ответил, что Бог это знает, и если папа хочет это знать, то пусть придет сам увидеть и узнать".

Армянский дипломат, несомненно, был знаком с содержанием послания Гуюка к Иннокентию IV и как будто старался смягчить его слишком резкий тон. В письме хана говорилось: "Папа, твои послы пришли и грамоту твою нам принесли, послы твои говорили дерзкие слова, не знаем, ты ли велел им говорить так или они говорили от себя. А в грамоте пишешь ты, что мы многих людей убиваем, истребляем и губим непреложную заповедь Божью и установление того, кто сохраняет лицо всей земли. Если вы хотите сидеть на нашей земле, воде и отчизне, то ты, папа, приходи к нам и представь того, кто сохраняет лицо всей земли".

Очевидно, письмо Смбата предназначалось не только для его кипрских родственников. Ознакомившись с ним, французский король Людовик IX и кардинал-епископ Фраскати Одо из Шатору (Одон Тускулумский), назначенный папским легатом Седьмого Крестового похода, сочли полученные сведения исключительно важными и проинформировали о содержании письма Иннокентия IV.

В скором времени сведения о крещении Гуюка получили новое подтверждение. В декабре 1248 г. к находившемуся в Никосии Людовику Святому прибыли послы нойона Елдегая (Илджигидая), сменившего Байджу, с предложением совместной борьбы против сарацин в Палестине и Египте. Сохранился латинский перевод послания Елдегая (Национальная библиотека в Париже. Ms. Lat. Nr. 3768), из которого следует, что не только он сам, но и великий хан Гуюк уже приняли христианскую веру. Последний сделал это якобы по совету своей матери, дочери легендарного царя-пресвитера Иоанна.

Известия об обращении монголов быстро разнеслись по всей Европе. Копию письма Елдегая во французском переводе король Людовик отослал своей матери королеве Бланке, которую она в свою очередь переслала английскому королю Генриху III. Этот текст включил в свою Великую хронику Матвей Парижский. 16 февраля 1249 г. Людовиком IX было отправлено ответное посольство к Гуюку, возглавляемое доминиканцем Андре из Лонжюмо, знаменитым миссионером и дипломатом, доставившим в Париж из Константинополя главную святыню христиан - Терновый венец Спасителя. Андре был также автором специального донесения Лионскому собору (1245 г.), в котором утверждалось, что нынешний монгольский хан является сыном христианки - дочери побежденного монголами пресвитера Иоанна, царя Индии.

С множеством подарков, среди которых была драгоценная шатровая часовня из пурпура с вышитыми иконами, послы примерно через год прибыли ко двору великого хана. Однако Гуюк к тому времени уже умер, будучи, согласно Андре, отравлен сторонниками Батыя, и всеми делами ведала вдова хана Огуль-Гаймыш, оказавшая послам весьма прохладный прием. Дождавшись избрания новым великим ханом Мункэ (Менгу), ставленника Батыя, французское посольство отбыло из монгольской столицы.

В апреле 1251 г. в сопровождении монгольских послов Андре предстал перед королем Людовиком, находившимся тогда в палестинской Кесарии. Королевский биограф Жан де Жуанвиль (ум. в 1317 г.), участвовавший вместе с Людовиком в крестовом походе, приводит адресованные ему слова послов монгольского хана: "...ты не обретешь мира, если не установишь его с нами. Ибо поднялись против нас пресвитер Иоанн, и тот король, и тот (он называл многих из них); и всех предали мы мечу. Посему велим тебе посылать нам каждый год столько золота и серебра, сколько потребно удержать нас в друзьях; а если ты не сделаешь этого, мы уничтожим тебя и твоих людей, как поступили с теми, кого называли выше". Услышав это, Людовик сожалел об отправке посольства к монголам.

Монгольская угроза стала постоянным фактором внешней политики Никейской империи после сокрушительного поражения в битве при Кёсе-даго (26 июня 1243 г.) от войск нойона Байджу армии иконийского султана Гайас ад-Дина Кай-Хосрова II (1237 - 1246), на Стороне которого сражался греческий корпус. Никейский император Иоанн III Ватац предпринял ряд энергичных мер на случай возможного вторжения монголов: стал готовить склады с оружием и продовольствием для армии и населения, строить и укреплять оборонительные сооружения. Но монголы, сделав граничащий с Никеей Иконийский султанат своим данником, повернули на юг, в сторону Багдада, что на время ослабило угрозу с их стороны и позволило Ватацу вернуться к активной политике на Балканах.

Успехи никейского императора на Западе в середине 1240-х гг., поставившие под вопрос дальнейшее существование Латинской империи, требовали незамедлительных мер со стороны апостольского престола, рассматривавшего монголов как своего возможного союзника на Востоке в борьбе не только с мусульманами, но и с греческими "схизматиками".

Сведения о дипломатических успехах Запада в отношениях с монголами и в особенности о монгольских посольствах к папе и французскому королю Людовику Святому, разумеется, не могли пройти мимо никейских правителей, стимулируя их к поискам сближения с апостольским престолом.

Еще большую обеспокоенность в Никее должны были вызвать дипломатические контакты с монголами латинского императора в Константинополе Бадцуина II (1228 - 1261). Сохранились сведения о французском рыцаре Балдуине де Гэно, женившемся в 1240 г. на кыпчакской царевне и специализировавшемся на выполнении дипломатических поручений латинского императора на Востоке. По свидетельству Гийома де Рубрука, Балдуин де Гэно в качестве посла Балдуина II на рубеже 1240 - 1250-х гг. совершил поездку в Каракорум.

Наряду с поиском военных союзников на Востоке апостольский престол оказывал непосредственное дипломатическое давление на греков. Осенью 1247 г. в Никею прибыл посол папы монах-минорит (францисканец) Лаврентий, назначенный легатом в Греции, Армении, Иконии и Турции. Насколько можно судить по привезенной им папской булле от 3 августа 1247 г., адресованной "патриархам, архиепископам и епископам Востока", а также двум письмам папы к самому Лаврентию, датированным 7 августа того же года, главной задачей легата было встретиться с патриархом Мануилом II (1244 - 1254) и сообщить ему о желании Иннокентия IV совершить объединение церквей на выгодных для греков условиях.

Брат Лаврентий входил в ближайшее окружение понтифика. Под 1251 г. его как своего друга упоминает фра Салимбене де Адам (ум. ок. 1288 г.) - монах-минорит из Пармы, автор обширной хроники, повествующей о политике папского престола и истории Италии середины XIII века. Через некоторое время, по возвращении из Никеи, Иннокентий IV сделал Лаврентия архиепископом Антивари. Примечательно, что Лаврентий сменил на этом посту другого минорита Джованни дель Плано Карпини, занимавшего антиварийскую кафедру и бывшего католическим примасом Сербии в 1247 - 1252 годах.

Власти Никеи охотно приняли предложение папы. После отвоевания в 1246 г. Фессалоники Ватац опасался ответных действий со стороны латинян. По свидетельству Матвея Парижского, в описываемое время латинский император Балдуин II ездил во Францию и Англию, собирая крестоносцев для защиты Константинополя и возвращения отнятых Ватацем земель.

Из Хроники Салимбене де Адам также известно, что в марте 1249 г. в Лион к папе прибыл никейский посол монах Салимбен (тезка хрониста), владевший как греческим, так и латинским языком. Он привез письма от Ватаца и патриарха Мануила с просьбой прислать в Никею для дальнейших переговоров генерального министра Ордена миноритов Иоанна Пармского, пользовавшегося непререкаемым моральным авторитетом как на Западе, так и на Востоке. 28 мая 1249 г. датируются письма Иннокентия IV к Иоанну III Ватацу и патриарху Мануилу II, которые папа отправил в Никею вместе с посольством Иоанна Пармского.

Вскоре после прибытия в Никею делегации Иоанна Пармского, в конце 1249 г., в Нимфее состоялся церковный собор. В ходе возникших дискуссий значительные трудности вызвало обсуждение вопроса о filioque - добавлении Римской церкви в никео-цареградский Символ веры об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына. С осуждением позиции латинян выступил один из крупнейших византийских теологов XIII в., наставник будущего императора Феодора II Никифор Влемид. Противоречия в вопросе о filioque между обеими церквями так и остались неурегулированными.

В начале 1250 г. было составлено послание патриарха Мануила II к папе Иннокентию IV с предложением о созыве экуменического собора для решения всех спорных вопросов. Отправляемая на собор никейская делегация наделялась неограниченными полномочиями, и патриарх обязывался признать все решения этого собора. Однако греки упорно отказывались согласиться с принятием добавления о филиокве к исповеданию веры до тех пор, пока его необходимость не будет доказана. Папа со своей стороны лишь выражал надежду, что греки когда-нибудь смогут признать правоту римлян, и готов был ради этого признать вселенский статус греческого патриархата.

После успешно проведенных переговоров в мае 1250 г. делегация Иоанна Пармского вернулась в Рим в сопровождении ответного посольства, везшего письма от Ватаца и Мануила. Однако проследовать далее в Лион послы не смогли, так как были задержаны императором Фридрихом II, недовольным контактами Ватаца с папой. Никейское посольство достигло Лиона только в начале весны 1251 года.

Неудача миссии Андре из Лонжюмо, посланника французского короля Людовика IX, к монголам, на которую на Западе возлагались большие надежды, по-видимому, должна была сказаться на ходе дальнейших переговоров об унии. Никейские послы, сопровождавшие Иоанна Пармского и прибывшие вместе с ним к папе весной 1251 г., ничем не проявили себя в дальнейшем.

Однако вскоре положение изменилось. Монгольская угроза вновь стала актуальной для греков.

После нескольких лет противостояния великого хана Гуюка (1246 - 1248) и его матери Огуль-Гаймыш (1248 - 1251) с правителем Улуса Джучи (Золотой Орды) ханом Батыем (Бату) (1239 - 1255), новым великим ханом был избран ставленник Батыя Менгу (Мункэ) (1251 - 1259).

По свидетельству персидского историка и видного государственного деятеля Рашид ад-Дина (ум. в 1318 г.), Менгу, став великим ханом, назначил своего брата Хулагу правителем Ирана, Сирии, Египта, Иконии (Рума) и Армении (часть этих земель еще предстояло завоевать), и Хулагу начал готовиться к новому большому походу на Запад.

Об этих планах монголов сообщает также Гийом де Рубрук, уточняя, что конечной целью нового завоевательного похода была Никея. Менгу послал одного из своих братьев против османлитов, а другого - против багдадского халифа и Никейской империи. Исследователи сходятся во мнении, что вести наступление на Запад должен был Хулагу. Вероятно, с целью предъявления ультиматума, как это обычно делали монголы, от великого хана в конце 1251 г. было направлено посольство к Иоанну III Ватацу, достигшее Никеи уже в 1252 году. Богатыми дарами Ватацу удалось склонить посла на свою сторону, и тот порекомендовал отправить в Монголию ответное посольство, чтобы выиграть время. Рубрук встретил это никейское посольство в Каракоруме накануне приема, устроенного Менгу 4 января 1254 года.

В 1252 г. в Святой земле распространились слухи, будто бы сын и наследник золотоордынского хана Батыя Сартак принял христианство. В ответ на это ко двору Сартака с секретной миссией отправился Гийом (Вильгельм) де Рубрук (ок. 1220 - 1293), монах-францисканец, родом из французской Фландрии, сопровождавший короля Людовика IX Святого в Седьмом Крестовом походе.

Об антиникейском характере миссии Рубрука может свидетельствовать следующий факт: посольство Рубрука первым делом отправилось на переговоры к латинскому императору Баддуину II. Весной 1252 г. Рубрук и его спутники отбыли из Акры (Северная Палестина) в Константинополь и находились там до 7 мая 1253 года. Получив наставления и секретные послания от Баддуина, послы, выдававшие себя за простых миссионетов, отправились к татарам. Через Крым и Приазовье они добрались до низовьев Волги, были приняты Сартаком, затем Батыем, а после отправились к великому хану Менгу.

Рубрук был разочарован результатами визита к Сартаку. Ханский придворный по имени Койяк (Caiac, Coiat, Coiac) сказал ему на прощанье: "Не говорите, что наш господин - христианин, он не христианин, а Моал (монгол. - A.M.)". Рубрук объяснил это непомерной гордыней монголов: "Они превознеслись до такой великой гордости, что хотя, может быть, сколько-нибудь веруют во Христа, однако не желают именоваться христианами, желая свое название, т. е. Моал, превознести выше всякого имени".

Тем не менее, Рубрук отмечает многочисленные следы почитания Христа в ближайшем окружении Сартака и интерес к христианству со стороны самого хана. Христианами оказались многие высокопоставленные придворные во главе с упомянутым Койяком, считавшимся "одним из старших при дворе". Последний даже испросил у Рубрука благословения для себя и для Сартака. Рубрук и его спутники вошли в шатер к хану с пением "Salve, Regina" ("Радуйся, царица"). Во время приема Сартаку были поднесены Псалтырь и Библия, и он сам спросил, есть ли в этой Библии Евангелие.

При дворе хана Рубрук также встретил армянских священников-несториан, один из которых отнял у него священные книги и одежды. Неприязненное отношение к несторианам пронизывает все дальнейшее повествование. В итоге францисканский миссионер прямо обвинил их в намеренном распространении преувеличенных слухов о христианстве монголов и в корыстном стремлении выдать желаемое за действительное.

Скептическое отношение Рубрука к христианству Сартака контрастирует со свидетельствами других авторов XIII в., прежде всего, армянских. Виднейший историк средневековой Армении Киракос Гандзакеци (ум. в 1271 г.), побывавший в монгольском плену и хорошо знавший политическую обстановку в Улусе Джучи, посвящает Сартаку специальную главу в своей "Истории Армении", где сообщает, что этот хан был воспитан кормилицей-христианкой; "вступив в возраст, он уверовал в Христа и был крещен сирийцами, которые вырастили его".

В своей политике по отношению к христианам и христианской церкви Сартак опирался на поддержку отца, хана Батыя: "Он (Сартак. - А. М.) во многом облегчил положение церкви и христиан и с согласия отца своего издал приказ об освобождении [от податей] священников и церкви, разослал его во все концы, угрожая смертью тем, кто взыщет подати с церкви или духовенства... С этого времени, осмелев, стали являться к нему вардапеты, епископы и иереи. Он любезно принимал всех и исполнял все их просьбы. Сам он жил в постоянном страхе божьем и благочестии - возил с собой в шатре алтарь, всегда исполняя священные обряды". Современник Киракоса Вардан Аревелци сообщает, что смерть Сартака "была великим горем для христиан, ибо он был совершенным христианином и часто являлся виновником спасения многих, обращая в христианскую веру из своих и из чужих".

Христианское вероисповедание Сартака подтверждает сирийский церковный деятель, писатель и ученый-энциклопедист Абу-ль-Фараджибн Гарун, известный также как Григорий Иоанн Бар-Эбрей (ум. в 1286 г.). По его сведениям, Сартак не только принял христианство и локровительствовал церкви, но даже, "как говорят, был посвящен в диаконы".

Сведения армянских и сирийских христианских писателей об обращении Сартака можно было бы поставить под сомнение ввиду их, так сказать, конфессиональной заинтересованности. Однако о переходе Сартака в христианскую веру сообщают и современные мусульманские авторы, выражая по этому поводу свои горькие сожаления.

О том, что Сартак "был приверженцем христианской веры", говорит в своей "Истории завоевателя мира" Ала-ад-Дин Ата-Мелик Джувейни (ум. в 1283 г.), назначенный монголами правителем Багдада, Ирака и Хузистана. Другой персидский автор середины XIII в. Абу Омар аль-Джузджани, бежавший к индийскому султану и занимавший должность главного кади в Дели, ссылаясь на своих информаторов, сообщает, что Сартак, обратившись в христианство, показал себя как правитель, "чрезвычайно жестоко и несправедливо обращавшийся с мусульманами"4.

Как верно отмечает П. Джексон, мусульманские писатели середины XIII в. не имели никаких причин для того, чтобы выдумывать подобные факты. Опираясь на сведения Рубрука и другие свидетельства, большинство исследователей склоняется к выводу, что Сартак действительно принял христианство несторианского толка.

Несторианство было распространено среди некоторых монгольских племен, начиная с VII века. В первой половине XIII в. вследствие веротерпимости Чингисхана и его потомков христиане приобрели значительное влияние при дворе великого хана. В этот период у Чингизидов стало правилом брать в жены христианских принцесс из подчиненного монголами племенного союза кереитов.

Главной покровительницей христиан в Монгольской империи стала Сорхахтани-беки (Соркуктани-беги) (ум. в 1252 г.) - племянница верховного правителя кереитов Тогрила (Ван-хана), выданная Чингисханом за его младшего сына Толуя и ставшая матерью ханов Менгу, Хубилая, претендента на престол Ариг-Буги и ильхана Хулагу.

Сорхахтани поддерживала тесные отношения с ханом Золотой Орды Батыем, в его противостоянии с великим ханом Гуюком. Весной 1248 г., когда Гуюк выступил с большим войском на запад под предлогом поиска более полезного для своего здоровья климата, Сорхахтани, заподозрив его в намерении напасть на Батыя, тайно предупредила об этом последнего. Батый незамедлительно принял меры и выступил навстречу Гуюку с многочисленным эскортом, больше напоминавшим армию, и во время этого похода получил известие о скоропостижной смерти своего противника. Батыя и Сорхахтани, видимо, не без оснований подозревали в причастности к отравлению великого хана.


Часть 2  http://byslaikyr.livejournal.com/51178.html


Tags: Европа, Фридрих II Гогенштауфен, монголы, папа
Subscribe

  • три гео-исторических типа сознания

    есть три гео-исторических типа сознания: — западное, идущее с одной стороны из Шумера и Ханаана с Финикией, а с другой — из…

  • Кукловоды (2017)

    Конец 15 века, эпоха Высокого Возрождения, Священная Римская империя, Папская Италия, интриги торговцев, финансистов и католического клира прн…

  • бедный Шольц

    Константин Двинский Олаф Шольц является марионеткой глобалистов. Но не радикальной её части, засевшей в Лондоне, а умеренной, платформой которой…

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 0 comments